ПРЕРВАННАЯ СУДЬБА

В заключительном томе "Краткой лите­ратурной энциклопедии" (М.. 1978) Леониду Нико­лаевичу Завадовскому (1888—1937) посвящена совсем крошечная инфор­мация, где бросается в глаза отсутствие полных дат его рождения и смер­ти (да и год смерти ука­зан ошибочно). Это зна­чит, что автору словарной заметки не удалось разыс­кать требуемых сведений. А между тем имя Леони­да Завадовского было хо­рошо известно читателям с середины 1920-х гг. Его рассказы регулярно пуб­ликовались в популярных столичных журналах — «Красная новь», «Новый мир», «Красная нива», «30 дней» и др. В воро­нежском «Подъеме» Л.Н. Завадовский состоял чле­ном редакционной колле­гии; там впервые был на­печатан его единственный роман «Великая драга» (1933), позднее переиз­дававшийся под названием «Золото», Книги Л. Н. Завадовского выходили одна за другой и не зале­живались на библиотечных полках.

Как же могло случиться, что крупный русский прозаик, между прочим, ли­тературный крестник А. С. Новикова-Прибоя, оказался в столь прочном забвении? Догадаться не­трудно: он попал в косто­ломную машину больше­вистского изобретения.

И вот передо мной — персональное следствен­ное дело № 24533 управ- ления НКВД по Воронеж­ской области. Оно заве­дено на Л. Н. Завадовского, обвиняемого по злополучной 58 й статье Уголовного кодекса РСФСР. Сейчас что дело имеет иной порядковый номер 19797 и хранится в архиве Липецкого управления Министерства без­опасности Российской Федерации.

В деле невольно пора­жает одно обстоятельство — его почти молниеносное завершение: начато 2 фев­раля 1938 года, а окончено... 6-го числа того же месяца. Чтобы решить участь че­ловека, которого знали в стране, понадобилось все­го четыре дня. Это и по­нятно: советские темницы были забиты узниками, ждавшими своей очереди в этой гигантской мясо­рубке.

Леонид Завадовский с 1918 года жил в тихом и уютном городке Усмани, где и расцвел его неза­урядный талант. Там в до­мике под № 93 по улице. Радищева его и взяли на рассвете. В присутствии понятого Андрея Ильича Аксинина сотрудник мест­ного райотделения НКВД Михаил Николаевич Щер­баков произвел обыск. Бы­ли изъяты многочисленые рукописи и правленные авторской рукой ма­шинописи (подробный их перечень приводится в протоколе), блокноты с записями, различная пе­реписка, паспорт, сбер­книжка, удостоверение по­литкаторжанина, пенсион­ная книжка и др. Не по­щадили даже подержанной пишуще машинки марки «Корона» и двухствольного охотничьего ружья тульского производства.
Усманский нкведешный начальник, младший лейтенант гос­безопасности Юзеф Гри­горьевич Фиш избрал «ме­рой пресечения, способов уклонения от следствия и суда» содержание почти пятидесятилетнрго литера­тора в воронежской тюрь­ме.
Из «Анкеты арестован­ного» можно почерпнуть любопытные биографиче­ские и иные подробности (например; «нигде не ра­ботает, пишет книги на дому»), но чекистов боль­ше интересовала все-таки по-литика: состоял в пар­тии правых социалистов-революционеров, ныне беспартийный, у белых не служил, репрессиям при советской власти не подвергался (правда в 1926 году один день провел в камере Ус- манского ОГПУ, но, был освобожден.
3 февраля 1938 ггода М. И. Щербаков допросил свидетелей. «Возчик на собственной лошади» А.А.М., в. из мещан, возил Завадовского на охоту: вокруг росли бо­гатые дичью леса. Выяснилось, что по дорогена заимку Леонид Николаевич вёл с ним очень не хорошие разговоры о необходимости свергнуть нынешнее руководство ВКПб) и поскорее установить вместо диктатуры пролетариата фашистский строй. Как убежденный эсер Завадовский якобы считал, что надобно под­нимать крестьян на вос­стание. В Усмани эсеров больше нет, но он, Завадовский знает их в Во­ронеже и Москве. Вообще эсеров в СССР много, и все они ушли в глубокое подполье... Следователь с видимым удовольствием фиксировал такие призна­ния.

Учитель десятилетки Г.С.Б-в знаком с Завадовским по совместной работе в школе, бывал у него на квартире. Тоже подтверждает: да, Зава­довский был недоволен режимом, полагал, что эсеры должны в стране объединяться и повести борьбу с Советской властью... И, наконец, счетовод райфо Александр Леонидо­вич Куликов. Этот рыба­чил с Завадовским в селе Излегощи, И его, оказы­вается, смущал своими откровениями Леонид Ни­колаевич: дескать, Гит­лер мудро управляет Гер­манией и предстоящая схватка с ней решит судь­бу коммунистов (а мужики во время войны взбун­туются).

Удивительное единодушие свидетельских показаний! Даже стилистические обороты часто совпадают до неприличия. И ни одного доброго словечка в адрес человека с которым общались по несколько лет!
Неутомимый М. Н. Щербаков (как же — на страже социалистических идеалов!) тогда же, 3 фев­раля, допрашивает и об­виняемого. Леонид Нико­лаевич ничего не скры­вает... В июле 1903 года схвачен охранкой за распространение среди крестьян Тамбовской гу­бернии листков с призы­вом к свержению само­державия. Был амнисти­рован в связи с револю­ционными событиями, но в декабре 1905 года снова лишен свободы за уча­стие в нелегальном ми­тинге железнодорожных рабочих по подготовке всеобщей политической стачки. Содержался в заключении до марта 1906 года. Третий раз дверь на во­лю захлопнулась за ним в ноябре 1906 года. Как состоя­щего в партии эсеров его осудили на 5 лет 4 меся­ца каторги. Был отпущен в 1913 года, так как нахо­дился два года под следст­вием до осуждения. С 1913 по 1917 гг. пребывал в Сибири как ссыль­нопоселенец... С 1905 до ноября 1906 года ходил в членах РСДРП (распро­странял нелегальную ли­тературу, как дружинник охранял рабочие митинги в Тамбове). В июле 1906 года вступил в партию «пра­вых социал революционе­ров» (организовывал низо­вые ячейки среди кресть­янства, оказывал содействие боевой Эсеровской дружине в губернском Тамбове и в Кирсанов­ском уезде), Из ПСР вы­шел в 1909 году , еще будучи за решеткой; на это решение повлияло разоблаче­ние предательства пред­ставителя эсеровского ЦK Евно Азефа, С той поры ни в каких партиях не состоял... Завадовский называет членов прежней эсеров­ской организации (10 че­ловек), но где они сейчас работают в Москве, не ведает. В конце допроса весьма твердо заявляет: контрреволюционной дея­тельностью никогда и ни­где не занимался, винов­ным по статье 58, пара­граф 10, часть 1 себя не признает.

Но службистам из НКВД были хорошо зна­комы эти уловки. Не хо­тите разоружаться перед народом? Xopoшо! Тогда извольте устроить вам очную ставку!.. 4 февра­ля в следственном каби­нете встречаются подкон­войный Л. Н. Завадовский и свидетель А.А.М-в. Возчик повторяет свой кошмарный рассказ об антисоветских настрое­ниях эсера Завадовского. Последний все это катего­рически отрицает: подо­бных бесед между нами не было, все это — чистая ложь, провинности за со­бой он не чувствует ни­какой...

5 февраля Завадовского допрашивают еще раз, выжать признание опять не удалось, а боль­ших сроков на производ­ство дознания не полага­лось.

6 февраля помощник уполномоченного Ми­хаил Николаевич Щербаков предъявляет обвини­тельное заключение: он, Л. Н. Завадовский, на протяжении 1922—1938 гг. занимался контррево­люционной деятельностью пораженческого, повстан­ческого и террористического характера, распро­странял провокационные слухи о войне и гибели Соввласти, клеветал на плохую жизнь крестьянст­ва в СССР, восхвалял фа­шистский строй, угрожал террористическими дей­ствиями над коммуниста­ми в случае войны и пр. Учитывал столь чудовищ­ные намерения, постанов­лено: следственное дело направить на рассмотре­ние «тройки» УНКВД по Воронежской области,

Инквизиторская «тройка» не заставила себя дол­го ждать. Уже 9 февра­ля она вынесла свой вер­дикт в лучших традициях средневекового мракобе­сия: обвиняемого — рас­стрелять, отобранные де­ньги, пишущую машинку и ружье — конфисковать, дело — сдать в архив. И все! Ни полслова о том, что к стенке будет поста­влен снискавший извест­ность самобытный писа­тель, прошедший через царскую каторгу и ссылку. Кстати, об участи рекви­зированных рукописей то­же — молчок. Карающая «тройка» такой мелочью пренебрегла. Вообще о литературной работе и твор­ческих связях, арестанта в документах 3—9 февраля не упомянуто ни строч­ки. Эта сторона личности Завадовского жрецов бо­льшевистской фемиды аб­солютно не волновала.

Постановление о расст­реле было приведено в ис­полнение 21 февраля 1938 года. Почему это произошло не сразу, как обыч­но, а спустя полторы не­дели, непонятно. Возможно, комендант Воронежского УНКВД просто не успевал всаживать поло­женные граммы свинца в затылок бесчисленных врагов народа»...

Палачествующее пра­восудие не имело смело­сти признаться открыто в своих грязных делах. Оно иезуитски скрывало исти­ну о жертвах. До какой же степени нравственной деградации общественной системе надо было скати­ться, чтоб формальные слуги закона пошли на от­кровенный и аморальный обман?! Жене казненного, усманской учительнице Варваре Сергеевне Завадовской выдали справку, где — черным по белому — сказано, что ее муж 21 февраля выслан в неве­домые северные лагеря. Бедняжка, она еще на­деялась увидеть его жи­вым! Бесконечно уверен­ная в невиновности супру­га, В. С. Завадовская на­чинает за него (уже дав­но мертвого!) изнуритель­ную многолетнюю борьбу, 18 ноября 1939 г. по­дана жалоба на имя про­курора РСФСР. Варвара Сергеевна рассказывает о заслугах Завадовского: член Союза советских пи­сателей с момента его возникновения, активней­ший член правления Воронежской писательской организации, в юности был исключен из реального училища за политическую неблагонадежность просит о пересмотре дела и о разрешении хотя бы один раз обменяться с ла­герником весточкой.

Более полугода спецот­дел Воронежской облпрокуратуры делает вид, буд­тов порядке надзора — пытается разобраться в ситуации. Вывод: все правильно, жалобу оста­вить без удовлетворения. Хотя бы сейчас сказали женщине страшную прав­ду! Нет же, не дрогнула рука у сурового прокуро­ра Белохвостовой подмах­нуть очередную бумаж­ную ложь.

... Наступил 1957 год. По ходатайствам Варвары Сергеевны Завадовской в разные инстанции Липец­кий обком партии заинтересовался, наконец, судь­бой писателя. Дело по­ставлено на особый конт­роль, и верноподданная юстиция, почуяв новые веяния, ревностно выпол­няет необычное партийное поручение, В качестве свидетелей допрошены: сама В. С. Завадовская, воронежские писатели М. М, Подобедов, М, Я. Булавин, О. К. Кретова (ничего дурного они, сла­ва Богу, о своем товари­ще по перу не сказали — да ведь и погода во дворе слояла другая!), поэт П. П. Кустрв, работавший в ре­дакции ленинградского журнала «Нева», Немно­жко стыдно становится за эту, .чапоядвлую кипу­чую деятельность носителям «Щита и меча» в желании угодить обкомовско­му начальству.

... Самые примечатель­ные страницы дела связа­ны с передопросом трех усманских свидетелей, чьи показания и стали роко­выми уликами против За­вадовского.

А, Л. Куликов избрал типичную для мелких па­костников тактику: стал во всем отпираться, Мол, старые протоколы подпи­саны не им, а кем-то дру­гим, в райфо счетоводом никогда не работал, а был инспектором райпотреб­союза, с Завадовским от­родясь не встречался и никакой рыбы с ним не ловил. Преподаватель литературы одной из Воро­нежских средних школ Г.С.Б-в тоже хитрил и из­ворачивался: не помню, ведь столько лет прошло, да я прежние протоколы вымышлены, все в них не так... По мимоходом про­говаривается: с 1924 года начал негласно помогать «органам», в 1937—1938 годах, связь осуществлял с начальником Усманского райотдела НКВД млад­шим лийтенантом госбезопасности Фишем, Эге, это уже кое-что объясня­ет! Стали по всей стране разыскивять Юзефа Гри­горьевича Фиша, однако следов его найти так и не удалось.

Все стало на свои места после двух переспросов А.А.М-ва, к тому времени пенсионера. Что же выяснилось? В 1927 году М-ва по указанию Мocкoвcкoй коллегии ОГПУ административно выселили на Урал, види­мо, там чекисты и под­цепили его на крючок. Во всяком случае, вернув­шись в Усмань, М-в стал секретно сотрудничать с малиновыми петлицами. Однажды, сообщил куда следует о нездоровых вы­сказываниях Завадовского. Ему поручили следить за писателем. Остальное пред­ставить нетрудно: стукач готов был подмахнуть у хозяев любую бумагу не читая. На таких вот «се­рых мышках» и держа­лась величественная пира­мида ГУЛАГа.

Теперь вы понимаете, почему я не раскрыл пол­ностью фамилии двух сви­детелей; пусть не падает от них гнусная тень до­носчика на детей и вну­ков! Хочется верить, что преступления сталинской поры никогда не повто­рятся...

Насильственная смерть прервала художническую эволюцию Леонида Завадовского в самой перспек­тивной ее точке. Он мог бы подарить России нема­ло достойных ее произве­дений. Увы, даже изъятые при обыске рукописи так и не были возвращены вдове, как она ни умоляла об этом.

Гражданская реабили­тация Л. Н. Завадовского состоялась в марте 1958 года. С того времени вышло в свет несколько его книг. Добро рано или поздно победить ЗЛО.

Ласунский О. Прерванная судьба // Новая жизнь. – 1992. – 19 авг. – 22 авг. – 30 авг.