РАССКАЗ

В детстве Иллариона Заблудова влекли к себе отцовские  поле с поспевающей золотой к пшеницей, синь небес, виднеющийсяза голубой дымкой зубчатый сосновый бор...
Босоногие и загорелые сельские ребятишки часто звали его в мир шумной и подвижной жизни:
  — Пойдем, Ларя, карасей ловить. Знаешь какие попадаются -  лапти! И искупаемся!
И он смешивался с толпой  звонкоголосых озорников. В школе учился хорошо, а по «закону божьему» один из класса  имел пятерку. К тому времени  голубые глаза Иллариона обрели какое-то лукавое выражение и  словно говорили всем встречным:

Под влиянием священника молодой человек пошел в духовную семинарию. Трудностей в учебе не было, но совесть возмущалась, а разум протестовал. «Какой чуши учат! Как можно накормить пятью хлебами пять тысяч голодных людей? Ведь это грамм или два на человека.

А для чего бог создал искусителя — сатану бессмертным, коварным и вездесущим? Неужели для того, чтобы соблазнять людей? Но в таком случае бог вовсе не милостивый, как его изображает священное писание!», Воскресение Христа было слишком неправдоподобным, казалось обычной сказкой.
Не раз Илларион порывался уйти из семинарии, но что-то удерживало его...
Вскоре он стал "отцом Илларионом". Богослужения, проповеди, требы... Молодой священник мало думал о тех, кого венчал или отпевал. К чему? «Все равно горя и радости у людей не уменьшится».
Верующие отличались и щедростью, и робостью. Даже плач и истерики у гроба прекращались, когда приходил священник. Равнодушный к чужому горю, он начинал нараспев: «Господи, прости все прегрешения его вольные и невольные»... Отпевание скоро кончалось и «отец Илларион» опускал руку в карман...

И вдруг вся жизнь священнослужителя словно перевернулась. Очистительная гроза Великого Октября разящей молнией бьет по темноте и невежеству. Свобода совести, всеобщее начальное образование, научно-атеистическая пропаганда многих отвлекли от церкви.

Вдруг зазвучали безбожные стихи Демьяна Бедного. В народе  заговорили: «Попы-плутни живут как трутни». Особенно досаждали : своими частушками комсомольцы.
И Илларион покинул приход.
Через год, заполняя анкету, он  с гордостью писал в графе «со-: циальное положение» слово: «рабочий».

Роя котлован под здание будущего гиганта индустрии, принимая участие в оборудовании нового цеха, сильно уставая физически, он иногда испытывал радость от того, что на хлеб насущный зарабатывал собственными мазолями. Но настоящим рабочим Илларион так и не стал.

Грохот, стук оглушали его, быстрота движений утомляла и вызывала раздражение. Иногда ему вспоминалось, как его голос, звучащий с амвона, заставлял трепетать сердца сотен людей. А завод — суета сует! Тут тысячи людей вечно куда-то спешат и голос бывшего священника тонет в громе стройки, в звоне цепей и шуме моторов.
Еще через год руководители цеха дали Заблудову направление на педфак университета. «Учись, рабочий класс!» — доверительно сказали ему и крепко пожали руку.
Факультет языка и литературы —  интересный факультет, и он без особого труда усваивал материалистические науки, теорию литературы. И, сказать по правде, ему больше нравился реальный образ Наташи Ростовой, чем образ выдуманной мадонны. Так или иначе, но за 5 лет он многое узнал, многое постиг...
В начале 30-х годов в одной из школ маленького, тихого и зеленого городка появился не совсем молодой новый учитель русского языка и литературы...
Уже после своего первого учебного года Илларион Иванович, как стали звать его в школе, понял, что учительский хлеб совсем не легок. Уроки в школе —  не проповеди в церкви. Урок — сплошная нервотрепка! Даже основательно подготовившись, не всегда чувствуешь себя уверенно. Умные, озорные и гордые ребята, не верящие ни в бога, ни в черта, знания на веру не берут. Ты им все растолкуй подробно, объясни обстоятельно, докажи весомо!
Юные революционеры верили только в человека и собирались переделывать жизнь по законам разума.

Не привыкшему к упорному труду Иллариону Ивановичу иногда казалось, что он разрывается на части: день —-в школе, вечер — подготовка к урокам, к лекциям, проверка диктантов и рефератов учащихся...

Испытать свои силы на войне Заблудову не пришлось. Другие, кому под пятьдесят, шли. Он остался. Проверяющих работу учителя инспекторов стало мало, а уроков много. Илларион Иванович забросил проверку тетрадей, стал меньше готовиться к урокам. И возмездие пришло! Началось с провала группы десятиклассников на экзаменах. Педагогическая карьера Заблудова дала трещину. Его сняли, предложив поехать в семилетку. Но Заблудов решительно отказался.

Церковь нуждалась в кадрах священников со специальным образованием, Епархия телеграфировала: «Жалованье — шестьсот рублей. Лечение, питание — дополнительно. Служба — три дня в неделю».
Бритва теперь не касалась лица Иллариона Ивановича и он вскоре стал неузнаваем: длинная седая грива спрятала шею, щеки, рот. Только выцветшие голубые глаза по-прежнему смотрели с лукавой усмешкой.
Отец Илларион правил службу, произносил проповеди о Христе, о деяниях и житие святых апостолов. Верующие умиленно глядели на него и неистово крестились. Он им говорил о том, во что сам не верил, не верил давно и твердо.
От всего этого временами становилось невмоготу,
Так прошло много лет...
Бывая в городке наездами, «отец Илларион» с удивлением обнаружил, что его перестали замечать. Впрочем, некоторые здоровались с ним, пряча усмешку. Но одну встречу он никак не мог забыть.
Учительница школы, откуда Иллариона Ивановича сняли, остановилась на миг и, невозмутимо глядя на бывшего коллегу, произнесла.
— Как бы я хотела побывать на вашей службе! Никак не могу представить вас в роли попа. А потом добавила: — Дурачите народ, Илларион Иванович. Стыдно!
И пошла прочь гордой походкой. А слова эти ему врезались в память! «Дурачите народ».

...Скоро семьдесят. Древние греки считали это число нормальным человеческим веком. Какую память оставлю о себе людям? Для чего жил? Что еще можно сделать? — вопросы возникали и гасли, как искры на пожаре.

И странное дело то, что он раньше считал неправильным в жизни, становилось правильным, а правильное — напрасно загубленными годами, все как бы менялось своими местами. Трудное время работы на заводе и в школе засияли вдруг для него лучезарными звездочками.

На следующий день произнес «отец Илларион» свою последнюю проповедь.
Воскресный и солнечный день привлек в церковь «много стариков и старух. Кое-где в толпе прихожан замечались и молодые люди. Слушая похожую на исповедь проповедь, верующие все больше и больше недоумевали. Недоумение сменялось удивлением.

— Где мы? В церкви или в  РДК?
«Богохульная» проповедь свя щенника очень уж походила на  лекцию ученого-атеиста. Люди  зашевелились, начали переглядываться, перешептываться. Кто-то   протестующе громко заговорил. Но Иллариона Ивановича уже а невозможно было остановить, его голос гремел на всю церковь.

— Сирые в своей темноте, разумом спящие! Очнитесь! Перед вами прекрасный мир. Откройте глаза, сбросьте с души своей тяжелые камни! Я отрекаюсь от веры и  снимаю с себя сан священника... |

Несколько понизив тон, Илларион Иванович продолжал: «Когда-то и я чувствовал себя полезным и нужным обществу. Пусть никто и никогда не повторит моей роковой ошибки!   
Простите, если можете, ибо я дурачил вас! Бога, в которого вы слепо верите и рабски поклоняетесь которому, нет и никогда не  было ни на земле, ни на небе!.

Старик смотрел на стоявших  перед ним изумленных людей с открытым, просветленным взором.