Как обстояли дела на рубеже веков девятнадцатого и двадцатого в отдельно взятой  Тамбовской губернии?

Санитарное состояние Тамбовской губернии в конце XIX века.
В начале ХХ века в Тамбовской губернии в год заболевало: дифтерией – до 20 тысяч человек, брюшным тифом – 15–16 тысяч человек, сыпным тифом – 9–10 тысяч человек, натуральной оспой – 3–4 тысячи человек. Смертность составляла 35–40 на тысячу населения.
Земский врач П.Богданов так характеризовал население и санитарное состояние Кирсановского уезда: «Народ здесь низкорослый, малосильный, болезненный и слабый, неспособный к продолжительному, сколько-нибудь значительному напряжению, настойчивому труду... Женщины здесь тоже низкорослы, бледны, плохо сложены, очень рано состариваются; часто родят мертвых детей и еще чаще выкидывают... Дети почти все сплошь золотушные, истощенные, бледные, постоянно болеют. Общая заболеваемость среди крестьянского населения дает 120%; смертность в среднем составляет 40 на 1000, поднимаясь по времени до 49 (по Европе в эти же годы 32 на 1000 человек населения). Что касается смертности детей до 5-летнего возраста, то она здесь поистине громадна: на 1000 человек умерших всех возрастов одних только детей от 0 до 5 лет приходится почти 600 человек...»
Тот же исследователь, обрабатывая показатели смертности по 745 приходам Тамбовской губернии за 1898–1900 гг., обнаружил приходы с исключительно высокой смертностью, как, например, село Овсянка Ирской волости Кирсановского уезда: «Вся заболеваемость в приходе составляет 68%».
В результате исследования смертности по 745 приходам И.И.Моллесон, не обнаружив большого количества приходов с убылью населения (ввиду высокой рождаемости), приходит следующему выводу: «Приходится, однако, зная убийственную санитарную обстановку нашей деревни, ее поражающую иногда бедноту и сплошную духовную неразвитость, удивляться незначительностью приходов с убылью населения... Удивительно в самом деле, как люди в состоянии выжить, перенося изо дня в день целыми месяцами и холод, и голод, и житье в сырости, вони, грязи в избенке с земляным полом, вместе с разным домашним скотом. Удивительно, как не царствуют при таких условиях поголовные и непрестанные эпидемии и как заболевшие при таких истощающих лишениях выздоравливают...»
Для иллюстрации санитарных условий большинства крестьянского населения губернии приводятся данные из отчета эпидемического врача М.И.Ливанского, командированного в феврале 1904 г. Тамбовской губернской земской управой для борьбы с эпидемией брюшного тифа в села
Павлодарку и Васильевку Львовского врачебного участка Тамбовского уезда.
Эпидврач Ливанский так описывает антисанитарное состояние жилищ в селах участка: «За исключением некоторых деревенских богатеев, большинство крестьян-бедняков довольствуются мазанками, сложенными из необожженных кирпичей; крыши в большинстве соломенные. Четверть маленькой избы занимает огромная русская печь, эта своего рода энциклопедия русского обихода: она и кормит, и греет, на ней спят, лечатся, моются, сушится всякий хлам, у крестьян-тархан оттаиваются трупы животных для лучшего сдирания кожи и т.п. Требуя массы топлива, печи плохо держат тепло. От холода крестьяне забиваются в избу, как в нору; от земли до крыши изба засыпается землей, навозом, пол густо устилается соломой, а сами обитатели днем и ночью в теплой одежде... Но что особенно ужасно в этих избах, так это воздух, особенно зимой. Все, что боится холода и что представляет хоть маленькую ценность для крестьянина, все находит приют в избе: поросенок, теленок, ягненок и т.д. Корову, козу, овцу телиться и котиться также тянут в избу. Конечно, вся эта живость все свои отправления совершает здесь же в избе, в чем ей помогают и детишки... Если к этому прибавить испарения от грязных, давно немытых тел и одежды жильцов, а их иногда набивается в такой избенке 10 и более человек, то воздух принимает еще большую прелесть, мытье полов (если они не земляные), конечно, бесполезное дело и к нему прибегают только летом.
Снаружи дело обстоит нелучше. К жилому помещению избы обыкновенно примыкает и скотный двор, дабы хозяйский глаз постоянно все видел; на этом дворе стоит скотина, льются помои, за большой и малой нуждой бегают стар и млад; а так как в нашей черноземной полосе крестьяне почти не удобряют землю, следовательно, не вывозят навоза со своих дворов, то в конце концов дворы, особенно в весеннее и осеннее время, превращаются в какие-то помойные ямы из какого-то месива. Почистить свой двор крестьянину некогда, да и зачем; удобряя зимой десятину пара, он осенью не будет уверен, что эта десятина при разделе достанется ему.
Одевается и ест крестьянин тоже плохо. В большинстве случаев одежда своего домашнего, грубого приготовления, только в праздничные дни он приодевается в дешевенькие изделия лодзинских мануфактуристов... Пища – что и сколько даст земля. Не даст земля – приходится побираться или забирать в долг...»
Специально изучены причины смерти крестьян приходов. Можно достаточно уверенно говорить о преобладании в качестве причин смерти у младенцев и младших детей кишечно-желудочные заболеваний, связанных с отсутствием санитарной гигиены, с переходом от естественного кормления на искусственное, у старших детей – различных инфекционных заболеваний, трудно излечимых при низком уровне медицины, у взрослых – болезней, связанных с воспалительными процессами, туберкулеза, малярии.
Примерно так выглядел «хресьянский рай» Тамбовщины в отношении здоровья населения. Один из тех, кто мне расписывал зверства Советской власти – человек, родившийся, выросший при ней, выучившийся(!) – напыщенно и тупо твердил, что он-де «коммунякам ничего не должен».
А вы как думаете?
О сельском хозяйстве. «Сердце центрального Черноземья, житница, закрома» – так царефилитики любят говорить о Тамбовщине. Колосятся поля, голосисто поют крестьянки, мужики в сапогах степенно считают вырученные червонцы
и благословляют царя-батюшку… Лепотаааа!!!
Ну что ж. Посмотрим и на это поближе. И повнимательнее.
1890 год был в плане урожая в принципе неплохим, однако именно тогда проявились первые признаки трагедии следующего года: засуха, затем зимой сильные морозы при полном бесснежье из-за сильных ветров – поэтому весной 1891-го не было половодья,
отчего пострадали заливные луга. С мая 1891-го началась сильная засуха наперерыв с холодами, а летом – уже настоящая жара, на юге и юго-востоке сопровождавшаяся суховеями. В результате этого полный неурожай постиг губернии: Воронежскую, Вятскую, Казанскую, Курскую, Нижегородскую, Оренбургскую, Орловскую, Саратовскую, Симбирскую, Тамбовскую, Тульскую и Уфимскую, а также область Войска Донского; кроме того, им были охвачены территории губерний: Архангельской, Астраханской, Калужской, Олонецкой, Полтавской, Костромской, Тобольской, Харьковской, Херсонской и областей: Акмолинской, Тургайской и Уральской. Неурожай продолжился в 1892-м – он охватил полностью губернии: Воронежскую, Курскую, Полтавскую, Самарскую, Тульскую, Харьковскую, Херсонскую и частично – Рязанскую, Саратовскую, Киевскую, Подольскую, Бессарабскую. Всего в период 1891/92 г. голодало 30 миллионов человек.
1893–1896 годы были «исключительно урожайными», хотя последствия небывало сильного, «выходящего из ряда» неурожая 1891/92 г. сказывались весьма неиллюзорно. Это и резкое сокращение хлебных посевов (ниже уровня 1880-х) вплоть до 1896, и большой урон скотоводству.
Новый удар стихии случился в 1897-м и сказался в губерниях: Воронежской, Калужской, Курской, Оренбургской, Орловской, Пензенской, Псковской, Рязанской, Ставропольской, Тамбовской, Тульской, Уфимской, Харьковской, в области Войска Донского и Акмолинской, частично затронул Подольскую и Киевскую губернии. На сей раз причины были различны: где-то засуха, где-то неблагоприятная зима, где-то нашествие насекомых-вредителей.
Усугубил положение неурожай 1898-го, случившийся в 18 губерниях, преимущественно на Востоке и Юго-Востоке. В 1897/98 г. голодало 27 миллионов человек.
Далее «исключительно урожайными» были 1899-й и 1900-й, а в 1901-м случились очередная засуха (с середины мая до середины августа) с пожарами и как следствие недород, от которого пострадали 24 губернии и области империи, однако «отнюдь не выходивший за обычные рамки». Годы с 1902-го по 1904-й оказались благоприятны, впрочем, затем примерно столько же лет подряд не удались.

Летом 1905 г. определился недород в среднечерноземных, приволжских, заволжских и восточных губерниях. От неурожая пострадали в основном традиционно земледельческие районы, занимавшие, по официальным данным МВД, до 43% всех пахотных земель в России. Этот недород стал самым крупным с 1891-го. Виды на урожай 1906 года были отличными, однако засуха с суховеями, затем в сезон уборки целый набор природных катаклизмов: проливные дожди, градобития, бури, а также нашествие вредных насекомых. «Неурожай оказался, несомненно, исключительным по размерам»: он затронул 49 губерний и областей Европейской и Азиатской России.
Зима 1906/07 г. оказалась необычно суровой, весна наступила поздно, урожай в результате был весьма неудовлетворителен в 19 губерниях. Наконец, не оправдал надежд и 1908-й, хотя картина урожая предстала крайне пестрой. «Сколько-нибудь обширного района сплошного неурожая в 1908 году не было, в 19 губерниях России урожай был средним (то есть более или менее соответствовал среднему за предыдущее пятилетие), в 33 губерниях Европейской России и Сибири был выше среднего, в 20 же губерниях и областях был ниже среднего, то есть более или менее неудовлетворителен».
1909–1910 годы дали необыкновенно обильный урожай, который принес России значительные средства на внешнем рынке. Последний неурожай случился в 1911-м.
 
Земли крестьянам катастрофически не хватало. Переселения конца XIX – начала XX в. были незначительны, и проблему аграрного перенаселения не решали. Крестьяне со все большим вожделением взирали на соседние экономии помещиков. Существующий надел не гарантировал условия физического выживания сельской семьи. Сносное существование крестьянского двора в регионе мог обеспечить посев в 10 десятин. По данным 1905 г., в Тамбовской губернии менее 10 дес. было у 98,2% бывших помещичьих и 78,1% бывших государственных крестьян. Социальная напряженность в деревне возрастала прямо пропорционально сокращению размера крестьянского надела.

За Уралом во весь юг Сибири лежали, раскинувшись на сотни и сотни километров, чудовищные по размерам плодородные земли. Безлюдные, непаханые, нетронутые, полноводные, с отличным климатом. Но правительство не могло даже толком организовать переселение. При Столыпине люди добирались на новые места чуть ли не годами, по пути страдая от голода, болезней, мздоимства чинуш…

О социальном мире. Среди многообразия форм крестьянских выступлений в Кирсановском и Тамбовском уездах особенно выделялись поджоги. В период с 1861 по 1917 годы было совершено около 400 таких акций, что составило почти 47% от всех крестьянских выступлений. Причины поджогов были самыми разнообразными: конкуренция между крестьянами, вызванная развитием капиталистических отношений, действия помещиков, вызвавшие у крестьян чувство несправедливости, случались поджоги собственных построек ради получения страховки.
Поджоги всегда совершались тайно и дела о них, как правило, оставались нераскрытыми.
После реформы 1861 года поджоги являлись следствием установления новых взаимоотношений между крестьянами и помещиками. Одним из примеров таких конфликтов является противостояние помещика А.И. Загряжского и крестьян села Хитрово Тамбовского уезда. В ночь с 5 на 6 октября 1874 года у Загряжского сгорело гумно. В поджоге подозревался крестьянин Артамон Воронков, не уплативший в срок арендную плату за землю Загряжскому. Последний оставил его хлеб у себя на гумне. Расследование продолжалось три года и закончилось безрезультатно. Пока шло следствие, напряженность во взаимоотношениях крестьян и Загряжского нарастала. В ночь с 24 на 25 июля 1875 года в имении дочери Загряжского Натальи Андреевны близ деревни Ярославки сгорела рига. Ущерб от поджога составил 4 тысячи рублей. Виновные не были найдены.
Скрытые формы крестьянских выступлений преобладали в политически спокойное время, тогда как в годы революции возобладали открытые: разгром усадеб, открытые порубки, покосы, потравы и т.п. Поэтому в 1905–1907 годах количество поджогов резко снизилось.
В последующие годы число поджогов резко пошло вверх. Губернские власти были обеспокоены этим. Тамбовский губернатор 25 июля 1911 года предписал полиции принять самые действенные меры к предотвращению поджогов, особенно в помещичьих имениях.
Наибольшее число поджогов приходилось на 1912–1914 года.
В это время из общин выделялись отрубники и хуторяне, поджоги были направлены против них, то есть против более удачливых собственников.
Поджоги продолжались вплоть до 1917 года как наиболее традиционная форма проявления социального протеста крестьянства, как специфический способ борьбы за утверждение «коммунистической» (в смысле общинной) справедливости.
Тамбовщина была сельскохозяйственным краем, после завершения сезонных работ тысячи мужиков уезжали в другие города за приработком. Брались за любую работу, даже за грошовую плату, перебивая заработок у местных жителей. Те недовольно ворчали: «Опять тамбовские волки по дворам рыщут, цену сбивают».
А теперь и

О питании
Интересно в этом отношении свидетельство Хлебниковой, работавшей в середине 20-х гг. ХХ в. сельской учительницей в с. Сурава Тамбовского уезда. Она вспоминала: «Ели щи из одной капусты и суп из одной картошки. Пироги и блины пекли один-два раза в год по большим праздникам… При этом крестьянки гордились своей бытовой неграмотностью. Предложение добавлять что-то в щи для «скусу» они с презрением отвергали: «Неча! Мои и так жрут, да похваливают. А эдак совсем разбалуешь».
На основе изученных этнографических источников можно с высокой долей вероятности реконструировать повседневный рацион русского крестьянина. Сельская пища не отличалась большим разнообразием. Известная поговорка «Щи да каша – пища наша» верно отражала обыденное содержание еды жителей деревни. В Орловской губернии повседневную пищу как богатых, так и бедных крестьян составляло «варево» (щи) или суп. По скоромным дням эти кушанья приправлялись свиным салом или «затолокой» (внутренним свиным жиром), по постным дням – конопляным маслом. В Петровский пост орловские крестьяне ели «муру», или тюрю из хлеба, воды и масла. Праздничная пища отличалась тем, что ее лучше приправляли, то же самое «варево» готовили с мясом, кашу на молоке, а в самые торжественные дни жарили картофель с мясом. В большие храмовые праздники крестьяне варили студень, холодец из ног и потрохов.
Мясо не являлось постоянным компонентом крестьянского рациона. По наблюдениям Н.Бржевского, пища крестьян в количественном и качественном отношении не удовлетворяла основные потребности организма. «Молоко, коровье масло, творог, мясо, – писал он, – словом, все продукты, богатые белковыми веществами, появляются на крестьянском столе в исключительных случаях – на свадьбах, при разговении, в престольные праздники. Хроническое недоедание – обычное явление в крестьянской семье». Бедный мужик вволю ел мясо исключительно только на «загвины», т.е. в день заговения. К этому дню крестьянин как бы не был беден обязательно готовил себе мясного и наедался, так что на следующий день лежал с расстройством желудка. Редко крестьяне позволяли себе пшеничные блины с салом или коровьим маслом.
Другой редкостью на крестьянском столе был пшеничный хлеб. В «Статистическом очерке хозяйственного положения крестьян Орловской и Тульской губерний» (1902 г.) М.Кашкаров отмечал, что «пшеничная мука никогда не встречается в обиходе крестьянина, разве лишь в привозимых из города гостинцах в виде булок и т.п. На все вопросы о культуре пшеницы не раз слышал в ответ поговорку: «Белый хлеб – для белого тела». В начале ХХ века в селах Тамбовской губернии состав потребляемых хлебов распределялся следующим образом: мука ржаная – 81,2%, мука пшеничная – 2,3%, крупы – 16,3%.
Из круп, употребляемых в пищу в Тамбовской губернии, наиболее распространено было просо – пшено. Из него варили кашу «сливуху» или кулеш, когда в кашу добавляли свиное сало. Постные щи заправляли растительным маслом, а скоромные щи забеливали молоком или сметаной. Основными овощами, употребляемыми в пищу, здесь являлись капуста и картофель. Морковь, свеклу и другие корнеплоды до революции в селе выращивали мало. Огурцы появились на огородах тамбовских крестьян лишь в советское время. Еще позже, в предвоенные годы, на огородах стали выращивать помидоры. Традиционно в деревнях культивировали и употребляли в пищу бобовые: горох, фасоль, чечевицу.
Из этнографического описания Обоянского уезда Курской губернии следовало, что в зимние посты местные крестьяне ели кислую капусту с квасом, луком, соленые огурцы с картофелем. Щи варили из кислой капусты и квашеных бураков. На завтрак обычно был кулеш или галушки из гречневого теста. Рыбу употребляли в разрешенные церковным уставом дни. В скоромные дни на столе появлялись щи с мясом, творог с молоком. Зажиточные крестьяне в праздничные дни могли позволить себе окрошку с мясом и яйцами, молочную кашу или лапшу, пшеничные блинцы и коржики из сдобного теста.
Повседневным напитком у крестьян была вода, в летнюю пору готовили квас. В конце XIX в. в селах черноземного края чаепитие распространено не было, если чай и употребляли, то во время болезни, заваривая его в глиняном горшке в печи.
Обыкновенно порядок еды у крестьян был таков: утром, когда все вставали, то подкрепляются кто чем: хлебом с водой, печеным картофелем, вчерашними остатками. В девять-десять утра садились за стол и завтракали варевом и картошкой. Часов в 12, но не позже 2 дня, все обедали, в полдник ели хлеб с солью. Ужинали в деревне часов в девять вечера, а зимой и раньше. Полевые работы требовали значительных физических усилий и крестьяне в меру возможностей старались употреблять более калорийную пищу. Священник В.Емельнов на основе своих наблюдений за жизнью крестьян Бобровского уезда Воронежской губернии сообщал в Русское географическое общество: «В страдную летнюю пору едят четыре раза. В завтрак в постные дни едят кулеш с одним ржаным хлебом, когда вырастает лук то с ним. В обед хлебают квас, добавляя в него огурцы, потом едят щи (шты), наконец крутую пшенную кашу. Если работают в поле, то весь день едят кулеш, запивая его квасом. В скоромные дни к обычному рациону добавляют сало или молоко. В праздник – студень, яйца, баранина в щах, курятина в лапше».
В условиях отсутствия в крестьянских семьях какого-либо значительного запаса продовольствия каждый неурожай влек за собой самые тяжкие последствия. В голодное время потребление продуктов сельской семьей сокращалось до минимума. С целью физического выживания в селе резали скот, пускали в пищу семенной материал, распродавали инвентарь. В голодное время крестьяне употребляли в пищу хлеб из гречихи, ячменя или ржаной муки с мякиной. К. К. Арсеньев после поездки в голодные села Моршанского уезда Тамбовской губернии (1892 г.) так описывал свои впечатления в «Вестнике Европы»: «Во время голода семьи крестьян Сеничкина и Моргунова кормились щами из негодных листьев серой капусты, сильно приправленных солью. Это вызывало ужасную жажду, дети выпивали массу воды, пухли и умирали».
Конечно, все описанное выше это ситуации экстремальные. Но и в благополучные годы недоедание, полуголодное существование было обыденным явлением. За период с 1883 по 1890 г. потребление хлеба в стране уменьшилось на 4,4%, или на 51 млн пуд в год. Калорийность дневного потребления продуктов крестьянами в Тамбовской губернии составляла – 3277. Бюджетные исследования, проведенные в довоенные годы, зафиксировали очень низкий уровень потребления российского крестьянства. Для примера, потребление сахара сельскими жителями составляло менее фунта в месяц, а растительного масла – полфунта.

Образование. По земской подворной переписи крестьянского населения губернии, в 1880–1884 гг. грамотных было среди мужчин 8,9%, среди женщин 0,4%. Позже грамотность возросла. В числе принятых рекрут по губернии в 1874 г. было грамотных 10,3%, а в 1899 г. – 48,4%. В 1900 г. было сельских училищ: земских 681, министерских 12, частных 11, церковно-приходских 580, школ грамоты 439, а всего 1723. Учащихся в этих училищах было 74 299 мальчиков и 16 990 девочек, всего 91 289. Отношение учащихся ко всему числу детей школьного возраста (9–11 лет) у мальчиков 83%, у девочек 19%. Начальных школ министерских, городских и частных 66, церковно-приходских 69, а всего 135; кроме того, 1 четырехклассное, 3 трехклассных и 8 уездных училищ.
Всех учащихся в этих училищах и школах 7126 мальчиков и 4565 девочек.
Уровень знаний, которые получали тамбовчане, в сущности сводился к умению читать, писать, кое-как считать и знать Закон Божий. Это то, чего добилась власть за полвека – начиная с 1861 года, когда было уничтожено крепостное право.

Население. Вот какие данные по населению Тамбовщины на начало ХХ века:
Постоянного населения в губернии 2 715 453 человека, в том числе сельского 2 490 756, или 91,8%, городского 224 697, или 8,2%. Средняя густота населения всей губернии – 46,5 чел. на 1 кв. версту; она уменьшается в направлении от запада к востоку и от юга к северу. Наиболее густо заселены Липецкий и Козловский уезды (57 чел. на 1 кв. версту), наименее – Темниковский и Спасский (30–35). 13 городских поселений (в том числе Кадом – заштатный город Темниковского уезда); сел и деревень 3123. Более половины селений губернии имеют свыше 100 дворов. Приблизительно третья часть крестьянского населения губернии проживает в селениях свыше 300 дворов каждое. Среднее крестьянское семейное хозяйство состоит из 6,6 душ обоего пола. Самые крупные сельские поселения в губернии: Рассказово (Тамбовского уезда, до 15 000 жит.), Уварово (10 000 жит.), Мучкап, Козловка, Бол. Грибановка (Борисоглебского уезда), Алгасово (12 000 жит.), Пичаево (Моршанского уезда), Иноковка, Пересыпкино (Кирсановского уезда), Чурюково, Старое Сеславино (Козловского уезда), Мордово, Демшинск (Усманского уезда), Казинка (Липецкого уезда), Каликино (Лебедянского уезда), Вановье (Шацкого уезда), Кирилово (Спасского уезда), Еремшинское (Темниковского уезда).
По IX ревизии (1851), Тамбовская губерния по численности населения занимала 3-е, по ревизии (1858) – 5-е, а по переписи 1897 г. – уже 9-е место в России. Естественный прирост населения губернии высок, в среднем около 1,5% в год (по последним данным 1894–1897 гг., несколько ниже).
В 1897 г. в губернии было 2 684 030 жителей, в 1905 г. – 3 124 100 (из них городского населения 226264). Из городов
свыше 20 тыс. жителей имеют: Тамбов (48 тыс.), Козлов (40 тыс.), Моршанск (26 тыс.), Борисоглебск (22 тыс.) и Липецк (21 тыс.). Кроме русских, составляющих ок. 96% всего населения, в уездах Спасском и Темниковском живет мордва (89 704), в
тех же уездах и в Елатомском – татары (14 тыс.); последние исповедуют магометанство, русские и мордва – большей частью православные. Губерния в последние годы сильно пострадала от неурожаев и от аграрных волнений.
Таким образом, если сравнивать с Тамбовщиной современной, то можно зафиксировать падение численности населения чуть ли не вдвое. От трехмиллионной губернии осталась едва половина! Так вот. Нужно учитывать  две вещи:
– при царях Тамбовская губерния была ВДВОЕ больше по территории, чем современная Тамбовская область;
– «людная обильность» Тамбовщины душила этих самых людей, как тесный автобус, – земли давно не хватало. Как только Советская власть дала людям возможность переезжать с места на место без особых проблем и затрат – сотни тысяч тамбовчан уехали кто в Сибирь, кто в Казахстан.
----------------------------------------------
Таким образом, вместо благостной  картины нам предстает катастрофически перенаселенная, больная, полуграмотная, страдающая от социальной напряженности, голода губерния с истощающимися почвами… Приведенные данные  – это выдержки из отчетов конца девятнадцатого – начала двадцатого века…

Олег ВЕРЕЩАГИН

Источник