Проза

ДВОЕ
Рассказ

С утра прошел дождь. Дорога стала скользкой, грязь крутой и вязкой. Они свернули в сторону и медленно двигались по жнивью. Холодный осенний ветер дул по­рывисто. Далеко в стороне мая­чили дома и сады села, а они шли, минуя его, прячась от лю­дей.
Первым понуро брел пожилой офицер с капитанскими погона­ми. Фуражка надвинута на глаза, лицо грязное, опухшее, заросло щетиной, руки засунуты глубоко в карманы. Изредка у него из груди вырывается лающий ка­шель. Он останавливается, хвата­ется руками за грудь и хрипит:
— Ненавижу. Все ненавижу...
Слова гремели угрозой. Ветер рвал их на куски. До маленького бойца в длинной шинели доноси­лась только последняя часть сло­ва:
— ...вижу.
Руки бойца, большие, мозоли­стые, с обломанными ногтями, крепко держали винтовку.
— Ну, двигай. Хватя прохлаж­даться. Можем не поспеть до на­ших. Топать нам еще порядочно.
— С этими словами боец толкнул капитана стволом винтовки в спи­ну.
Они двинулись вперед. Из-за туч прорвалось заспанное ок­тябрьское солнце. Капитан по­смотрел на него, зажмурился, как ребенок, причмокнул, но тут же словно спохватился, покосил­ся на бойца и сделал несколько шагов. Затем пробежал рысцой и остановился. Его снова душил кашель. Грузное тело вздрагива­ло, казалось, оно вот-вот даст трещины и развалится.
Следом за капитаном по жнивью шагал боец. Шагал раз­меренно, твердо, шагал уверен­но, как хозяин.
Да он и впрямь был хозяин, этот боец. Только дом у него ог­ромный. Вместилась в нем под небесным пологом вся матушка Россия с этой степью, махнувшей до горизонта, с жнивьем, пропах­шим рожью, с богатыми хутора­ми и нищими деревнями.
Только полыхает в большом доме — России пожар. А он, боец, тушит его. Тушит голыми руками, тушит голодный, чтобы потом, без отдыха, все заново перестро­ить в нем.
— Больше не могу. Сил нет. От голода голова кружится, — хрипит капитан.
— Иди! — командует боец.
Голос его звучит стальной стру­ной. Капитан беспрекословно подчиняется и плетется к меже. Вдали на дороге показывается не­сколько вооруженных всадников.
— Наши, наши. Спасите. На по­мощь! — кричит капитан и бежит в сторону дороги.
Ветер дует в противоположную от конных сторону. Крик капита­на выводит бойца из равнове­сия. Он передергивает затвор и, не повышая голоса, говорит сквозь зубы:
— Назад, мамонтовская гнида! Назад, говорю, а то пристрелю. Ложись и ползи к лесу.
Капитан оборачивается. Он ви­дит побелевшее лицо бойца, его прищуренные глаза и посинев­шие стиснутые губы. Такой может на все решиться. И капитан сдается. Он послушно ползет к лесу, изредка посматривает в сторону уменьшающегося мамонтовского отряда.
Единственная надежда развеялась как пыль. Он снова подчинился судьбе.
— Теперь можно чуток передохнуть, - сказал боец.
Он сел под ствол старой березы. Поодаль от него расположился капитан. Боец достал из-за па­зухи горбушку черного хлеба, разломил ее пополам. Один ку­сок положил перед капитаном, а второй спрятал на старое место.
— Ешь, ваше благородие. Не обессудь Ивана Телегина за уго­щение.
Капитан покосился на бойца, но хлеб взял. Видно, голод ока­зался сильнее гордости.
Кусок хлеба только сильнее развил аппетит капитана. Он вы­жидательно посмотрел на бойца и, теперь уже забыв об офицер­ском честолюбии, сказал:
— Давай, Иван Телегин, и вто­рой кусок.
— Нет, хватит. Остальное по­лучишь вечером.
— Значит, не дашь?
— Нет.
— Подумать только, как судь­ба играет человеком. Каких-ни­будь года два назад такие, как ты, Иван Телегин, хватали объед­ки у меня со стола. А теперь я, дворянин Павел Прозоров, вы­нужден клянчить у тебя кусок хлеба, черного хлеба вперемеж­ку с землей. Эх-х! До чего ж ты, Русь святая, докатилась? Цвет твой, офицерство твое, голодны­ми, бездомными псами бродит по степям, как милостыню, при­нимает хлеб из грязных рук му­жика.
Прозоров дико захохотал.
...Березовый лес неожиданно кончился. Ночь их застала вдали от жилья. Мелкий осинник рас­сыпал штампованные кружки листьев. За капитаном твердой походкой вышагивал Телегин. Ка­залось, он не чувствовал устало­сти. Как будто все его тело со­стоит из воловьих жил и сплава металла, не поддается никаким слабостям, свойственным челове­ку.
Темнота опустилась на землю. Телегин вынужден был остано­виться на ночлег. Вместе с Про­зоровым наносили они хвороста и разожгли костер. Огонь запля­сал по веткам. Дым, тяжелый и едкий, пополз в небо.
Тепло разморило Прозорова. Он бросил охапку хвороста и упал на нее. Через несколько минут он уже спал. Костер разгорелся, он пылал ярко. Иван подбрасывал ветки и толстые сучья. От огня обвет­ренное лицо горело. Голод да­вал знать о себе мучительной тошнотой. И все же сильнее все­го был сон. Он расслаблял пру­жинистое тело, мутил сознание. Сильной рукой своей сон беспо­щадно бросал Телегина на землю, но у бойца хватало силы воли подниматься и собирать хворост. Он щипал себя, тер виски и лоб. И все время посматривал на ка­питана. Ему казалось, что тот следит за ним.
Судьба случайно свела Телеги­на с Прозоровым. О нем он слышал и раньше, до революции, когда жил в деревне, которая когда-то принадлежала Прозоро­вым. Неподалеку находилось их имение. Старый двухэтажный дом с колонами стоял на берегу пруда, где водились зеркальные карпы.
Ванька Телегин обычно забирался на высокую иву и подолгу смотрел на барский дом. Ему было интересно наблюдать, как на ино-ходце горцует старый барин.
Знакомство с представителем семейства Прозоровых состоялось не в барском доме, а в крестьянской избе. Мамонтовцы поймали красного разведчика Ива­на Телегина и привели к своему командиру капитану Прозорову.
Допрашивал разведчика Прозо­ров сам. Не вытянув из него ни слова, бил его, а затем долго смывал с рук кровь. Усталый и злой, капитан лег спать, а крас­ного бойца закрыли в сарай. На дверь повесили замок.
В полночь до Телегина донес­лись пьяные голоса. Шагов часо­вого не было слышно. Видно, он ушел пьянствовать вместе с дру­гими.
Телегин прокопал соломенную крышу сарая, пробрался в избу, где спал капитан. На самом про­ходе развалились два пьяных ма- монтовца. В стороне валялись винтовки.
Разведчик пробрался к посте­ли капитана, заткнул ему рот тряпкой, скрутил руки и вытащил его в окно. Делал он все не спе­ша, методически, словно ему и не грозила опасность.
В сенцах Телегин взял винтов­ку, нашел ковригу хлеба и еще прихватил шинель и одежду ка­питана. Полураздетого офицера со скрученными за спину руками, вывел за околицу. В кустах при­казал ему одеться.
А теперь вот вторые сутки он, разведчик Иван Телегин, ведет своего врага к своим. Ведет быв­шего хозяина — хозяин новый.
И все же сон свалил красного разведчика. Тепло пригрело его. Долго ли, коротко ли проспал? Иван не знает. Только проснулся он, а винтовки рядом нет. И ко­стер уже погас. Утро раннее, ту­манное. И стоит над Иваном Прозоров. Стоит с винтовкой в руке, ехидно смеется и говорит:
— Выспался, а теперь, выродок хамова племени, пойдем туда, куда я укажу.
Чувствует Иван Телегин, что ярость в нем поднимается, но сдержал себя, выпрямился пе­ред капитаном.
— Идем! — командует Прозо­ров.
— Только ты пойдешь за мной, а не я за тобой, — отвечает раз­ведчик.
— Ну, ты, поговори мне. По­пробуй ослушаться, пристрелю на месте.
— Стреляй. Только винтовка без патронов.
Капитан выдергивает затвор. Патронник пустой. Прозоров в ярости бросает винтовку на зем­лю и опускается на колени. Он плачет навзрыд, как ребенок.
— Не будь, барин Прозоров, тряпкой, а будь мужчиной. Ты все же военный. Вставай, нам к вечеру нужно прибыть на ме­сто, — требует Телегин.
Двое снова идут и идут впе­ред. Идут, минуя деревни и Ма­монтовские разъезды. Идут на хутор в излучину Дона, где ждут Телегина с донесением его товарищи.