Выберите шрифт Arial Times New Roman
Интервал между символами (кернинг): Стандартный Средний Большой
АНДРЕЙ ШИНГАРЕВ: СМЫСЛ ЖИЗНИ
Предисловие
...В августе 1954 года с женой и маленьким сыном я оказался в селе Грачевке, тогда бывшем районным центром. От других сел Грачевка отличалась только двухэтажным особняком, где размещалась местная власть, да достраивавшимся Домом культуры, открытие которого намечалось к празднику Великого Октября. Меня поразили могучие лиственницы, настоящие красавицы с зеленой густой и пышной кроной, обитательницы северных широт, видно чудом попавшие в черноземное подстепье. От старожилов я узнал, что их привез, посадил и выпестовал врач Шингарев, у которого здесь в центре села был небольшой участок земли, с садом, плотиной на реке Байгоре и мельницей.
Судьба врача Шингарева меня заинтересовала. Я нашел людей, которые прекрасно его помнили. Один из них, Петр Иванович Черных, немногословный старик, но с феноменальной памятью, с восхищением вспоминал о том, как летом сад Шингаревых превращался в больницу под открытым небом, куда со всей округи съезжались страждущие больные, которых бесплатно лечил и кормил доктор Андрей Иванович Шингарев. Он не только лечил, но и делал сложные операции, спасая людей от смерти. Помогала ему сестра милосердия Аграфена Порядина. Всем хозяйством управлял глухонемой Семен Андреевич Шингарев, дядя доктора. Он пользовался известностью народного знахаря, настоящего травника, лечившего крестьян сборами лекарственных трав.
О сердобольном Шигареве я написал заметку «Деревенский доктор», опубликовав её в газете "Социалистическое земледелие» (с 1960 года «Сельская жизнь»). В ней я умышленно не упомянул, что это тот самый кадет Шингарев, страдалец за крестьян, яркая личность, большой политический деятель начала XX века, зная, что по этой причине ее могут не напечать.
К моему счастью ее напечатали, чему обрадовались все, кто знал Шингарева.
Но заметка вызвала недовольство у районного начальства. Аргумент этих людей: Шингарев кадет - враг советской власти и враг народа. Нечего его вспоминать. Этот аргумент был убедителен тем, что прошел всего год со дня смерти отца народов Сталина. Он еще был знаменем партийной номенклатуры, спекулировавшей его именем, выискивающей врагов народа среди инакомыслящих.
Судьба Шингарева продолжала меня волновать. С удостоверением корреспондента редакции областной газеты «Ленинское знамя», а затем Воронежского радио и телевидения, я занимался подготовкой материалов о жизни сельской глубинки. Но всегда искал при этом следы Шингарева.
Верхняя Матренка, Новая деревня, Пашково, Боровое, Куликово, Двуречки, Эртелевка, Новоживотинное, Карамышево — вот неполный перечень тех мест, где я пытался услышать имя Шингарева. В разные годы в газетах, на радио и телевидении появлялись мои информации о Шингареве «Под открытым небом», «Забытый редактор «Воронежского слова», «Визит к доктору» и другие. Они проходили, минуя рогатки цензуры, благодаря помощи замечательных людей и талантливых журналистов Николая Переведенцева, Бориса Батуева, Геннадия Луткова, Константина Гусева.
Мучительно долго я шёл к созданию портрета Андрея Ивановича Шингарева, народолюбца и честного человека, душой и сердцем горячо любимой им России, трагически погибшем от рук тех, кому он постоянно делал добро.
По крупицам собирал материалы, во многом спорные и противоречивые из-за давности лет. Человеческая память коротка: люди, знавшие Шингарева, встречавшиеся с ним, лечившиеся у него, вполне естественно ошибались в даталях, оценке событий, но ярко донесли зримый образ благородного и честного человека, настоящего доктора не только людских тел, но и души.
В отрогах детства
Над хутором веки январские снегопады. Розоватый чад летит над сосняками к Боровому, утопающем в сугробах со своими избами, куда шестилетний Андрюша любит ходить к глухонемому брату отца, дяде Семену, живущему в самом центре села в приземистой избенке с маленькими окошками. Семён живёт бобылем. В погожие дни он собирает деревенских ребятишек, ведёт их в лес и учит читать следы зверей, а летом собирает с Андрюшей живицу, смолу с сосен. Ходят они вдвоем по лесу, ищут березовый гриб чагу, на просеках набирают целебные травы. Семен их сушит в сарае, готовит сборы и лечит ими боровских крестьян.
Андрюша смотрит в окно. Сквозь снежную круговерть нет-нет, да и проглянет солнце. Скоро должен приехать из Липецка отец, Иван Андреевич. В Липецке у них дедовский дом, который родители намерялись продать. Стоять у окна и глядеть на утихающую метель ему надоедает. Он подходит к матери Зинаиде Никаноровне. Она занята вязанием и просит его не мешать ей. Мать смотрит на кислое лицо сына, улыбается, откладывает вязание в сторону, усаживает Андрюшу рядом с собой и начинает рассказывать повествование о некогда богатом, а теперь окончательно разорившемся дворянском роде Веневитиновых. И еще рассказывает она ему об их предке, поэте Дмитрии Веневитинове, который прожил так мало и умер в возрасте 22 лет.
Голос матери напевный, такой нежный, вызывает у Андрюши жалость к поэту, тем более, что он их родственник.
— Буду доктором, как дядя Семен. У меня много трав и живицы.
Зинаида Никаноровна прижимает сына к себе, долго молчит, а затем тихо читает, закрыв глаза, стихотворение Дмитрия Веневитинова «Моя молитва», произносит каждое слово четко и немного на распев. Оно заставляет Андрюшу забыть скучные зимние дни с частыми метелями и сменяющимися трескучими морозами. Он давно запомнил стихотворение предка, начинавшееся так:
Души невидимый хранитель,
Услышь моление мое!
Благослови мою обитель
И стражем стань у врат ее...
Не отдавай души моей
На жертву суетным желаньям,
Но воспитай спокойно в ней
Огонь возвышенных страстей.
Эти строки навсегда врежутся в память Андрюши Шингарева. Они разожгут в нем «огонь возвышенных страстей». Много лет спустя, возвращая к жизни учительницу из деревни Егоровки Клавдию Васильевну Щеглову, с откровением скажет ей:
— Может быть, в какой-то мере странно, но меня почему-то подталкивало делать добро стихотворение поэта Дмитрия Веневитинова «Моя молитва». Мне его напевала покойная мать. Да, да, напевала, а не читала. Я и сейчас слышу ее голос, вижу ее лицо. Детство, каким бы оно ни было, всегда нас облагораживает. Воспоминания о нем будоражат, не дают покоя, пробуждают в нас совесть.
А пока они, Зинаида Никаноровна и Андрюша, сидят и молчат. Вечером улеглась метель. Небо просветлело, предвещая сильный мороз. Надвигается ночь. А они все сидят в тревожном ожидании. Еще вчера должен был приехать Иван Андреевич. А его все нет. Тревога матери передается сыну. Он боязливо спрашивает:
— Мама, а папа не замерзнет?
— Господь с тобой, Андрюша! испуганно вскрикивает мать, — С чего ты взял, что отец замерзнет? Живые люди не замерзают. Не придумывай разные глупости.
Последние слова матери звучат раздраженно. Она отстраняется от сына, уходил тихо к окну. В ярком лунном свете он видит ее черный силуэт в оконной раме. Сам не знаю почему, но Андрюша еще долго будет видеть этот силуэт. Может от того, что в том году им жилось очень тяжело.
Бывший липецкий мещанин Иван Андреевич Шингарев, став воронежским торговцем, два раза разорялся, причиной тому были недороды хлеба. Крестьяне голодали и жалостливый Иван Андреевич отдавал им рожь и пшеницу за бесценок или в долг, с заверением получить зерно после нового урожая.
Шингаревы провели бессонную ночь, и только к утру сомкнули глаза. Проспали они недолго разбудил их прибывший Иван Андреевич. Он вошел и упал на колени со слезами.
— Все кончено, мы погибли!
Несмотря на мягкость характера, Зинаида Никаноровна обладала сильной волей и неимоверной собранностью не поддаваться любым осложнениям в жизни считая, что из любого, даже кажущегося безвыходным, положения есть выход. Она, не подавая вида, что находится на грани нервного срыва, подошла к мужу, спокойно и твердо сказала:
— Вставай, Ваня. Расскажи, что произошло?
Голос жены успокаивающе подействовал на Ивана Андреевича. Он, сбиваясь, поведал о том, что удачно продал отцовский дом в Липецке, но дорогой его обобрали. Он не заметил, что грабители ехали за ним от самого Липецка. Нагнали его уже недалеко от дома. Напали, забрали лошадь с санками, посчитав торговца мертвым, сбросили в сугроб, где он пролежал долго. Замерз очень, с муками добрался до дома.
Надежда Шингаревых на деньги от продажи дома кончилась крахом. Иван Андреевич тяжело заболел. Семья оказалась в бедственном положении. И тут на помощь им пришел Семён Андреевич. Он обошел всех односельчан Борового, кому в чем-либо содействовал или лечил. Крестьяне, узнав о горе, постигшем Шингаревых, живо откликнулись. Тем более, что многие из них были должниками Ивана Андреевича. Помогли, чем могли.
Зинаида Никаноровна не отходила от мужа, помогая во всем Семёну Андреевичу в лечении больного. Он поправился, немного окреп. И тогда она поехала по своим родственникам. И тут ей сопутствовала удача. В Острогожском уезде продали принадлежавший ей клочок земли, который она берегла на «черный» день. И этот день для них настал. А еще берегла она его для того, чтобы на вырученные деньги дать Андрюше образование, чтобы он, получив профессию, мог жить безбедно, не так, как они, его родители.
Наблюдая за медленно поправляющимся отцом, Андрюша часто повторял, что будет доктором и будет лечить родителей. Детская мечта его не скоро станет реальностью. Он не сразу пришел к решению стать доктором. И даже став им, увы, как ни больно, лечить ему родителей не пришлось...
Пройдет немного времени и подросток Андрюша Шингарев станет учащимся Воронежского реального училища, быстро повзрослеет. Полуголодная жизнь на хуторе, а еще болезни и смерть от недоедания и бедности боровских крестьян, заставят его рано задуматься о смысле жизни. Волна народничества захлестнула захолустье, каким были губернии Черноземья — забытая властью провинция, и вовлекла в водоворот учащуюся молодежь, среди которой оказался юноша Шингарев Он, неисправимый мечтатель, в романтическом угаре готов был осчастливить всех обездоленных, накормить голодных и вылечить больных, но каким образом — и сам не знал.
Пора метаний
Молодой Шингарев, не по годам повзрослевший, между учебой и поисками путей служения народу. Отец. Иван Андреевич недовольно ворчал, но не вмешивался в жизнь сына. Он хотел, что бы Андрей после учебы занялся коммерцией. Отца пугало сближение сына с Еленой Федяевской, женой врача, собиравшей у себя дома молодежь. В кружке Федяевской он наслышался о писателе Александре Эртеле, авторе «Записок Степняка», за идеи народничества побывавшего в каземате Петропавловской крепости. Он перечитал все написанное Эртелем. Ему захотелось во всем подражать знаменитому писателю-народнику.
Решено — сделано: Андрей Шингарев бросает учебу в реальном училище и уезжает в Усмань к Эртелю, которого там не оказалось. Писатель еще в 1885 году переехал в Москву и в Усмани не показывался, как сказали Шингареву местные старожилы. Разочаровавшись в своих поисках особенного, как он считал, пути жизни, связанного с постоянной заботой о народе, чем-то напоминавшем тихое помешательство, Андрей пообещал матери целиком заняться учебой. Свое обещание он выполнил, закончив в 1887 году реальное училище, сразу уехал в Москву, где поступил на естественное отделение физико-математического факультета университета, решив стать ботаником.
Покидая Воронеж, Шингарев навсегда порвал с кружком народнической молодежи Елены Федяевской. Он находился на распутье, еще толком не зная, чем ему заняться кроме учебы. Расстаться с товарищами по кружку, заставили его не только расхождения «по путям вхождения в народ», но и возникшее чувство любви к замужней женщине. Елена Федяевская симпатизировала обаятельному, витающему в облаках юноше, подшучивала над ним, что он не дурак и со временем пойдет далеко, если его никто не остановит. Во многом она оказалась права. Увлечение Федяевской напугало осторожного в своих поступках Андрея тем, что оно внесет разлад не только в семью довольно известного в Воронеже врача К. В. Федяевского, но и причинит страшную боль матери Зинаиде Никаноровне, которая оставалась для него самым дорогим и близким человеком.
Порвав с кружком воронежской народнической молодежи, Андрей Шингарев мучительно ищет свой путь «хождения в народ».
Летом 1888 года он приехал на отцовский хутор около села Борового. Дядя Семён Андреевич обрадовался приезду племянника. Они целыми днями бродили по окрестностям хутора, собирали лечебные травы. Вечерами заходили в крестьянские избы, где Семён Андреевич знахарствовал: лечил довольно успешно крестьян.
Лето выдалось жаркое и сухое. Тучи стороной обходили Боровое. Уныло звенел колокол. Крестьяне шли молиться в церковь, не ожидая дождя. И всё же дождь прошел тёплый и затяжной, но с опозданием: хлеб не уродился. И снова установилась жара. Боровое словно вымерло: ветер поднимает песок на улице, где никого не видно.
Настроение у Андрея прескверное. Он заходит в пустые избы: хозяев нет, полуголодные ребятишки прячутся по углам, избегая пришельца. Его мучит одна и та же мысль: «Как, как помочь выжить людям в такой страшной нищете?».
Мать Зинаида Никаноровна пытается успокоить его, но он нервничает, грубит ей и уезжает в село Новоживотинное, где гувернанткой живет у помещика англичанка Этль Лилиан Буль, дочь знаменитого математика и логика Джорджа Буля, автора книги «Исследование законов мышления». Они познакомились в Воронеже нынешним летом, когда он приезжал навестить отца, да и немного помочь ему. Молодая англичанка заинтересовалась Россией и хотела побольше узнать о ней.
Приезд Андрея в село Новоживотинное оказался кстати. Этль немного прихворнула. Шингарев привез с собой несколько сборов лекарственных трав, воспользовался знахарскими рецептами своего дяди Семёна Андреевича и подлечил Этль, которая удивилась его способностям, даже намекнула ему стать врачом, но он не придал этому значения, подумав, что доктора из него не выйдет.
Прогулки Шингарева с Этль Буль по Новоживотинному окончательно расстроили его. Здешние крестьяне жили намного беднее, чем в Боровом, где земли супесчаные, совершенно бедные, но боровские мужики приворовывали лес и сбывали его, тайком промышляли работой, ловили рыбу, хитрили, ловчили и выживали. Здесь же, в Новоживотинном, с полынной прогорклостью степь вползала на улицы и в избы, наводила тоску, вызывая у людей безысходность. Еще хуже было положение крестьян вокруг Новоживотинного. В деревне, буквально, вымирали. Парни покидали престарелых родителей, уходили на заработки в города, в богатые станицы Причерноморья.
Где же выход из нищеты и нескончаемых смертей? Как помочь голодающим крестьянам? Каким способом можно спасти вымирающие деревни? Эти, да и многие другие вопросы волновали Андрея, не давали ему покоя. В ту пору своих метаний от подъема культурною уровня народа до целесообразности смены царского режима, он понимал, что основой всех народных бед является плохое экономическое положение.
Прогулки с Этль Буль, разделявшей взгляды Шингарева может быть, уже тогда стали своеобразным и рациональным зерном ставшим ее сближением с народником Степняком Кравчинским, автором «Подпольной России», и началом напряженной творческой работы, итогом которой стало рождение писательницы Войнич с романом «Овод».
Время подгоняет Шингарева. По дороге из Новоживотинного он заезжает в Воронеж к отцу. Едут вместе на хутор около Борового. На семейном совете вместе с Семеном Андреевичем договариваются купить участок земли. Эта идея у Андрея родилась в Новоживотинном. Он еще не знает, что будет делать на приобретенном клочке земли, но он знает одно — будет помогать людям. Времени у него в обрез, пора возвращаться в Москву на учебу в университет. Андрей, вместе с Зинаидой Никаноровной спешит, в Усмань, где совершает покупку участка земли в центре села Грачевки.
Мать и сын не скрывают радости. Они обнимаются и смеются в присутствии любопытных сельчан, ведь теперь у них есть клочок плодородной земли, чистейшего чернозема, чем теперь постоянно будет гордиться Зинаида Никаноровна, вспоминая дедовскую Веневитеновскую усадьбу.
Покупка Грачевского участка земли заставила Андрея Шингарева по-новому взглянуть на свое будущее.
Последовав совету матери, в 1891 году он перевелся на медицинский факультет, а, значит, заново начал университетский курс.
Этому предшествовали мучительные духовные искания, вернее поиск смысла жизни, полезного не для него одного, Андрея Шингарева, а для народа, которому он решил служить, честно и благородно до конца дней своих. И для этого ему нужна профессия сельского врача для работы в деревне.
Каждый год, в летние каникулы студент, Шингарев проводит в Грачевке, изредка наведывается на хутор около Борового, где в летние месяцы живет мать Зинаида Никаноровна. Она глубокой осенью уезжает к мужу в Воронеж, оставляя дом под присмотром нанятого сторожа. За четыре года напористый и беспокойный Семён Андреевич, нанимая подручных рабочих, превратил пустырь, заросший бурьяном, в уютный уголок земли с садом, кирпичным домом, тесовой оградой.
Въезд в усадьбу украшали 8 молодых лиственниц, специально привезенных откуда-то из-под Ярославля. Потом появились плотина и мельница на реке Байгора. Кстати, возводил ее Семён Андреевич с неохотой, считая помехой в занятиях хозяйством. Настоял племянник Андрей, дяде пришлось исполнить его желание.
Лето 1892 года стало для студента Шингарева добрым началом служения людям. Он в саду устроил лечебницу. Приглашенные доброжелатели из местных крестьянян сколотили из досок топчаны, натянули палатки, приехавшая Зинаида Никаноровна привезла постельное белье и стала первой сиделкой.
С застарелой хворью пришли пациенты из сел Пашково, Березняговки. Больных Андрей лечил с помощью дяди Семёна Андреевича, теперь уже пользовавшегося славой знаменитого знахаря во всем Усманском уезде.
Много приходилось Шингареву ходить по просьбам крестьян, навещая больных на дому. Везде его встречала нищета: серые лица, заскорузлые руки от черной работы, оборванные дети. Он переходил из избы в избу и везде видел безысходность. Именно тогда он мыслил так: «Задача обязательной интеллигентской работы, по-моему, теперь состоит в том, чтобы все свои силы и душу положить в пробуждение самосознания народа». При встречах с людьми он изредка высказывал такие мысли, хотя и осторожно, что не помешало полиции установить за ним негласный надзор. Пришлось временно не приезжать в Грачевку и в Усманский уезд.
Первые радости
Полный замыслов и надежд Андрей, Шингарев в 1894 году заканчивает медицинский факультет. Учеба и городская жизнь ему изрядно надоели; чувствуется усталость. Его тянет ближе к крестьянам, к сельской жизни, к занятию тихим народничеством, как позже он назовет этот свой подвижнический труд скромного сельского врача, то самое полунищенское существование, к которому шёл путем, исканий, раздумий, отрешенности, но глубокой веры в то, что всю свою жизнь посветит народу, пусть она будет суровой, может жестокой и даже трагической.
И вот Андрей Иванович, да теперь все его называют по имени и отчеству, живет в деревне Малой Верейке, Землянского уезда, Воронежской губернии, недалеко от села Новоживотинного. Он приехал именно сюда, чтобы здесь в страшном и голодном захолустье начать свое благородное дело — служение народу. У него был небольшой опыт устройства больницы и лечебная практика в селе Грачевка. Первоначально ему пришлось жить в крестьянской избе, снятой у зажиточного крестьянина, но вскоре купил избу, где устроил крохотный приемный пункт, несколько коек для больных. Лечил крестьян бесплатно, отказывая себе во многом, вплоть до того, что часто оставался без ужина. При всей своей нужде Андрей Иванович ни разу не обратился за денежной поддержкой к отцу, тем более к дяде Семёну Андреевичу.
Навестить сына приехала Зинаида Никаноровна, испуганно развела руками, сокрушенно заговорила:
— Только не перебивай меня. И слышать не хочу твоих оправданий. Разве для этого ты учился, чтобы жить в нищете? Мы с отцом поможем. Поедем в Грачевку. Там тебе не придется бедствовать. Дядя Семён будет постоянно рядом с тобой, да и я постараюсь наведываться почаще.
Слова матери не подействовал и на сына. Он упокоил ее, просил не волноваться и ездить, как можно реже, не мешать ему и не отрывать от дел. Холодно-нежное отношение сына больно задело Зинаиду Никаноровну. Она двойственно отнеслась к их общению за короткую встречу: обрадовалась, что сын полон сил и энергии, сам без посторонней помощи устраивает свою жизнь, и все же в глубине души, как матери, было обидно, что сын не прислушался к ее словам, как показалось ей, даже, как бы избегает общения с ней. Она уезжала, чтобы больше никогда не приезжать сюда, не видеть убогость его жилища, переживать за него. Ее дворянская гордость оказалась сильней и выше материнских чувств. Он же понял ее, ничуть не обиделся, продолжал любить ее, изредка вырываясь в Воронеж или на хутор около Борового, пообщаться с ней.
Оказалось, вламываться в открытую дверь тоже не просто. Ворвался, а дальше что? Именно таким показалоь Шингареву начало его лечебной деятельности. В Грачевке всё было проще, хотя он был всего лишь студентом, делавшим первые шаги. Благоприятную почву подготовил для него дядя Семён Андреевич. Здесь же, в Малой Верейке, да и Новоживотинном он столкнулся с недоверием, враждой, завистью, но страшней всего равнодушием. Кроме того, очень быстро понял, что его считают чудаком.
Всего лишь один год, по каким мучительным долгим оказался для Шингарева. Вьюжной зимней ночью, возвращаясь от больного в нетопленную избу, в верхней одежде валился на кровать, укрывался барахлом, лишь бы согреться, его колотил озноб, хотелось бросить всё и сбежать куда угодно, но не бросил и не сбежал, а продолжал набивать шишки, влезать, в души крестьян, по крупицам ломать лед равнодушия к себе, а больше всего крестьян к самому себе, к своей крестьянской доле — проклятой жизни.
И на удивление самому себе это удалось, хотя и не полностью, он стал своим человеком в деревне: с ним раскланивались, его приглашали, как почетного гостя, с ним советовались, и все это вместе взятое, да и многое другое, для него стало важней всего на данном отрезке его, еще пока короткой жизни. Он был по настоящему счастлив.
На смену разочарованию и неудачам пришли первые радости. И, пожалуй, одна из главных — любовь к такой же, как он, обедневшей дворянке, Ефросинье Максимовне Купажко, сельской учительнице, сломя голову, бросившейся просвещать народ. У них был общий интерес: помешательство на «тихом народничестве». Вдвоем им стало намного легче, тем более, что крестьяне к семейным относились с доверием и уважением, советовали, как блюсти обычаи предков. Они оба понимали, что глубже и глубже погружаются в давно ушедшую патриархальщину, но мирились, хотя со своими взглядами и веяниями нового времени были далеки от суеверий, пережитков, всей темной изнанки крестьянского существования; о чем он будет много писать и говорить, став политическим деятелем. Пока же, он всего сельский врач, отец только что родившегося сына, вместе со своей Фросей, пробудивший «самосознание» крестьян.
Скромная жизнь в захолустье вполне устраивала Андрея Ивановича. Возвращаясь из обычного обхода по вызовам к больным, он приходит в свою тесную избенку, где за цветастой ситцевой занавеской посапывая, спит сын. Жена Ефросинья Максимовна обнимает его, помогает раздеться и насильно тянет к столу, где его любимая похлебка и краюшка ржаного хлеба, натертая чесноком. От прикосновения жениных рук он еще долго ощущает тепло, от которого ему кажется, что никого нет счастливее на всём белом свете.
Андрею Ивановичу везет. Его вызывают в Воронеж, где предлагают работу в земстве. Он наотрез отказывается от предложения. Ему необыкновенно хорошо в Малой Верейке, хотя он и не получает жалованья, а живут они на весьма скромную зарплату жены, но у него есть вольная деревенская практика, позволяющая лучше и ближе познать крестьян.
От старых знакомых Шингарев узнает, что любимый им писатель Эртель вернулся из Англии. Посоветовавшись со своей Фросей, Андрей Иванович на попутных подводах добирается до хутора на Грязнушке, но Эртель уехал в Усмань, где и находит его Шингарев у свояка, городского головы Федора Васильевича Огаркова.
На дворе запоздалая осень. На веранде огарковского дома разгуливает северный ветер. Щеголеватый Эртель в модном голубом габардиновом костюме и жилете со свисающей из кармана золотой цепочкой часов, стоит в полуоборота к гостю на фоне голых деревьев с блеклым небом и полоской черной воды реки Усманки. Рыжеватые, с проседью усы и бородка, нервно двигаются, выдавая недовольство появлением гостя, которое звучит высокомерно:
— Что вам от меня нужно?
Андрей Иванович, не ожидавший такого холодного приема, теряется, пытается объяснить невнятно, что увлекается его книгами, восхищен тем, что он страдалец за народ, и он, Шингарев, сельский врач, тоже болеет за народ.
Не выслушав до конца гостя, Александр Иванович, забыв о вежливости, срывается в ярости:
— Кто вам сказал, что я народник. Никогда не был и не буду им. Я еще пока не выжил из ума, чтобы развлекать толпу. Писатель из меня не получился. Книги мои не читают. Похоронили живого. Писательство я забросил.
Эртель замолчал. Он, поостыв, устало провел ладонью по лицу, упавшим голосом произнес:
— Нервы. Если вы врач, то поймете, а не поймете, то...
Он, не закончив, развел беспомощно руками, откланялся и ушел, оставив Андрея Ивановича в растерянности, но не в обиде.
Популярность вольнопрактикующего врача Шингарева быстро росла. Его приглашали часто в Усмань, где он лечил крестьян окрестных сел. Он считал, что его земляки более, чем кто-либо должны получать медицинскую помощь. Его тут считали бессребреником: он продолжал лечить бесплатно, а, если зажиточные пациенты давали, то мизерную плату.
Усманцы гордились своим земляком и во всем ему доверяли. Они единогласно избрали его гласным Усманского уездного, а потом и Тамбовского собрания, несмотря на то, что он жил на территории Воронежской губернии. Такое доверие значило много, и он старался его оправдать. При поддержке волостных властей он открыл медицинские пункты в селах Девица и Боровое, где установил определенные дни приема, в которые приезжал, несмотря на любые обстоятельства. Особо он дорожил связью с селом Боровым, где жили его товарищи детства: люди, помогавшие их семье в пору потрясений и бедствий.
На всю жизнь Андрей Иванович сохранит почтение и уважение к людям тяжелого крестьянского труда, кормильцам людей, обладающих пониманием и глубокой чуткостью к людскому горю, безропотным страдальцам, несущих всю жиизнь свой тяжкий крест. Потому и посвятил он свое служение им, чувствуя себя перед ними в огромном долгу.
— Пора, Андрюша, остепениться, ты же измотался вконец. На кого ты похож. Мечешься повсюду, работаешь, как проклятый, а денег нет. Так жить дальше нельзя, впервые проявила недовольство жена, встречая его после очередной поездки в Усмань.
Скрепя сердцем, он соглашается с ней. Положение семьи бедственное. Сломав уже намеченные планы о расширении медицинских пунктов, ему приходится занять должность земского врача в Землянском уезде Воронежской губернии с договоренностью с начальством, что оно не будет препятствовать ему выезжать по лечебным делам в Усманский уезд, и он сохраняет место гласного в Тамбовской губернии.
Земский врач Шингарев молод, и энергия его выплескивается наружу. Он весь в работе, отдыхая всего 3—4 часа в сутки. Профилактика заболеваний и борьба с эпидемиями становятся главным направлением в его врачебной деятельности. Его увлекает и затягивает в свой водоворот публицистика. Он становится активным автором журнала «Врачебно-санитарная хроника Воронежской губернии», где пишет о положении санитарного дела в Черноземье и особенно в Усманском уезде. Он привязан в отчему краю своими мыслями и делами. В Усмани у него круг надежных знакомых, информирующих его об обстановке в уезде с медицинским обслуживанием и санитарией. Ему удается создать уездные санитарные советы сразу в двух губерниях: Тамбовской и Воронежской, которые вели борьбу с эпидемиями, свирепствовавшими довольно часто.
Бурная деятельность Андрея Ивановича способствовала его назначению заведующим санитарным бюро Воронежского губернского земства. Он сразу приступил к систематическому исследованию санитарного состояния беднейших селений. Начал он его с Землянского уезда, который знал по своей практике вольпопрактикуюшего, а затем земского врача. Вырвав свободное время, через Новоживотинное и Конь-Колодезь мчался в Боровое и Куликово, где санитария находилась в полном упадке. Ему удалось, хотя с огромными трудностями и сопротивлением волостной власти, добиться, чтобы вспыхнувшие эпидемии холеры и тифа, были потушены в самом начале, за что его благодарило усманское земство.
Усмань для Андрея Ивановича, пожалуй, вернее, весь уезд оставались тем краеугольным камнем, с которого он начал строить оздоровительную систему выживания крестьянства. Яркие впечатления детства и отрочества, а затем юности повлияли на формирование его личности защитника и борца за права крестьян, улучшение жизни. Он, как никто, знал их бедственное положение, их еда — хлеб да каша, нет даже кислой капусты; ветхое жилье, отапливаемое соломой и не проветриваемое, болезни и особо туберкулез, в довершение всего тяжкие налоги.
Душой болея за страдания крестьян, Андрей Иванович как гласный депутат Усманского уездного земского собрания глубоко вник в работу смежной и ревизионной комиссий и сделал вывод, что необходимо незамедлительно менять финансовую политику. Но как? Сам по себе напрашивался ответ: нужна конституция, ограничивающая царскую власть. А пока получался замкнутый круг: не могли крестьяне уплатить даже подати из-за своего нищенского положения, а земство оставалось без денег, необходимы государственные средства, а их нет.
Активная жизненная позиция Шингарева, как и раньше в воронежском кружке Федяевской, опять привела к политике. Он ступает в тамбовскую группу земцев-конституционалистов, сотрудничает с Воронежскими земцами. И везде выступает в защиту крестьян, что настораживает воронежских жандармов, считающих заведующего санитарным бюро губернской земской управы Шингарева главным организатором крестьянских волнений.
Глубокое обследование Андреем Ивановичем крестьян сел Новоживотинного и Моховатки, а заодно такая же работа, проведенная в Усманском уезде, позволили ему сделать санитарно-экономическое исследование о вымирающей русской деревне, безжалостно уничтоженной властью, ради развития города, медленно переходящего на индустриальные рельсы. Он открыл жестокую правду жизни крестьян, особо подчеркивая, что хуже всех в России питается крестьянин, ее надежный кормилец. Автор с болью и сочувствием писал: «Что мяса мало едят в деревне для меня, родившегося и выросшего в деревне, это было давно известно, что семьи, лишенные молока, предполагалось, но чтобы в крестьянской семье не было зимой кислой капусты, я уже никак не ожидал. Это же ужасающая постоянная нужда, питающаяся ржаным хлебом, изредка кашей и больше ничем!»
Это санитарное обследование сена Новоживотинное и деревни Моховатки появилось в 1901 году под названием «Вымирающая деревня», выдержало три издания, вошло в арсенал демократической оппозиции и стало непреложным аргументом для обоснования необходимости устранения самодержавного режима.
Выпуская «Вымирающую деревню», политик Шингарев понимал, какой резонанс вызовет книга в обществе. Она заставила его посмотреть на бедствующее положение самой трудолюбивой части российского народа. Автор предупреждал, что крестьянские действия приведут к тяжелым социальным потрясениям, грабежу помещичьей собственности, а еще хуже разгрому частных имений. Причиной создавшегося положения были «всевластный бюрократизм», тяжелые налоги, арендные цены, низкая доходность.
Появление книги «Вымирающая деревня» наделала много шума. Оно совпало с первым открытым выступление оппозиции в 1902 году в момент работы уездного комитета в рамках общероссийского особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности, которое пыталось решить проблему «оскудения» земледелия Черноземья. Воронежские либералы, вместе с Шингаревым заявили о невозможности решения социальных вопросов при всевластии самодержавно-бюрократического режима, а, значит, была необходимость изменения государственного строя. Шингаревский доклад «Финансовый баланс Воронежской губернии» наглядно показал, что правительство ведет экономическую политику на эксплуатацию провинции, порождающую острые политические конфликты. Это было открытое и смелое обвинение высшей власти, которая отреагировала очень быстро репрессиями. Их Шингарев избежал, но попал под надзор полиции.
После выхода в свет нашумевшей «Вымирающей деревни» Шингарев стал широко известным в России публицистом и политиком. Два года он работал напряженно по устройству медико-санитарных учреждений. При его активном участии создавались ясли и приюты для крестьянских детей, одновременно занимался культурно-просветительской деятельностью. Кроме того, ему приходилось лечить больных, даже делать сложные операции. И в такой суматошной будничной круговерти, незаметно для себя, он втягивался в политическую оппозицию, убеждаясь и отстаивая свое мнение, что царский режим мешает р осту живых сил народа.
Доктор Шингарев продолжает считать, что его профессия врача, как никогда, необходима людям. Он совершенствуется профессионально у знаменитостей Воронежа и Москвы, где у него крепнут связи со светилами медицины. Он изучает передовые методы лечения в Швейцарии и Франции. Центром его медицинской практики становится Грачевка, где по-прежнему хозяйствует дядя Семен Андреевич. Оставив жену с детьми в Воронеже, Андрей Иванович почти каждый год летние отпуска проводит в своем гнезде, как называет он свой дом и маленькую больничку, где тесно и многолюдно. И, как всегда, ему приходится «выкручиваться» из трудного материального положения, ведь лечит он бесплатно, да и питаются стационарные больные за его счет: благо продукты получает со своего подсобного хозяйства.
Вернувшись из Франции, Андрей Иванович появился в Грачевке в клетчатом костюме, шляпе и с тросточкой. Местная помещица Мелентьева не то в шутку, не то со злорадством назвала его Французом. Прозвище пристало к нему, но он не придавал ему никакого значения.
Теплое и ласковое лето на исходе. Пастух, щелкая кнутом, гонит коров по деревенской улице. Пыль туманом стелется на жухлую траву на обочинах дороги. Андрей Иванович устал за день. У него ломит спину, и он хочет немного поразмяться. В полдень привезли крестьянина из имения помещика Охотникова. Он упал на полотно жнейки, и его сильно покалечило. Пришлось самому оперировать. Взялся без колебаний, верил, что справится. Помогали Семен Андреевич и восемнадцатилетняя Аграфена Порядина, молодая вдова. Она прошла курсы сестер милосердия в Воронеже, а теперь ассистировала ему. Кроме того ей приходилось служить экономкой у Шингаревых.
Багровый диск солнца раскаленным шаром падал в сизую полосу неба, прижатую к горизонту. Крупным шагом, встряхиваясь всем корпусом, разгоняя ломоту, Андрей Иванович прошел к реке. Тихую гладь Байгоры ломала струя из-под мельничного колеса. Он смотрел и думал, что вот так застоявшуюся веками самодержавную власть должны всколыхнуть свежая струя свободы и преобразований в России, которые должны привести к улучшению жизни российского народа.
— Андрей Иванович, больного привезли. Совсем плох. Едва ли выживет, — сказала запыхавшаяся Агрофена.
Шингарев вздрогнул от испуга, который появился у него совсем недавно, после сильного напряжения и переутомления при сложной операции.
— Не кричи! И так слышу.
— А я и не кричу. Совсем тихо сказала Аграфена.
— Ничего. Прости.
Больным оказался крестьянин Никита Квасов из села Девица. Он приехал с сыном Матвеем. Купили телку у своего свата в Грачевке. Покупку «обмыли» самогоном. У Никиты произошло прободение язвы и начался перитонит. Операция длилась долго. Шингарев просто, стиснув зубы, продолжи операцию ему все виделось испуганное лицо Матвея, стоявшего на коленях и просившего спасти отца. Он впервые в жизни дал слово, что спасет Никиту. Никогда и никому он не давал таких обещаний, а говорил «Все в руках Божьих. Будем надеяться на лучший исход». А тут, не зная почему, у него вырвалось твердое слово: «Спасу!». И Матвей поверил, облегченно вздохнул и вышел во двор.
Операция длилась долго, но прошла удачно. Шингарев спас Никиту Квасова, который пережил его. Лицо Матвея Квасова запомнилось Шингареву навсегда. Он увидит его в последние минуты жизни искаженным и озлобленным, жаждущим расправы над ним, спасителем отца. «И нет ничего страшней человеческой неблагодарности» — так в ту тяжелую ночь подумал после операции Андрей Иванович. Может быть, это было предчувствие?
Пламя крестьянских волнений захлестнуло Черноземье. Оно перепугало правительство. Появился царский манифест, вводивший в России начала народного представительства и даровавшего населению демократические свободы. События 1905 года стали переломными в жизни Шингарева.
В те горячие месяцы он переходит от земской работы к активной политической деятельности. Наиболее ярко характеризует Андрея Ивановича его друг и единомышленник А. Г. Хрущев: «Шингарев проявлял поразительную работоспособность и со свойственным ему заразительным воодушевлением, удачно сочетаемым с трезвой деловитостью, выступает в публичных лекциях, собраниях, уличных митингах, на площадях, банкетах с популярным разъяснением населению происходящих событий... Судьба его, как будущего народного представителя, была предрешена...»
В пылу энтузиазма Андрей Иванович создает в Воронеже местную организацию Конституционную демократическую (партию народной свободы). Центром притяжения либерального движения стала губернская земская управа. Своим руководителем местные кадеты избрали Шингарева. И, решение было не случайно. Автор «Вымирающей деревни» прослыл настойчивым, энергичным и настойчивым защитником интересов народа, противником насильственной общественно политической деятельности, убежденным социал-либералом, сторонником мирной тактики свободного просвещения народа и постепенного реформирования государственного и экономического строя.
Губернская организация кадетов создана.
Шингарев сразу начинает издавать новую газету «Воронежское слово», которая, по сути, стала газетой местной интеллигенции. Она стала пропагандистом либеральных идей по ускоренному развитию демократических свобод и принятию мер по решению проблемы крестьянского малоземелья. Благодаря активной позиции газеты, воронежские кадеты на выборах депутатов в Государственную Думу получили значительную поддержку избирателей. Из 12 предназначенных для Воронежской губернии депутатских мандатов, они получили 4, больше чем любая другая партия. Это была и личная победа Шингарева, но сам он в депутаты не баллотировался. По решению партии ему предстояло сосредоточиться на постановке политической деятельности местного комитета.
Государственная Дума первого созыва оказалась быстро разогнанной правительством. Кадеты выступили против роспуска Думы и призвали к гражданскому неповиновению. Принадлежность к партии «Народной свободы» была объявлена противозаконной. Шингарев был уволен из земства и оказался без заработка. Готовившаяся над ним судебная расправа сорвалась. Он одержал победу на выборах во 2-ю Думу и в феврале 1907 года отправился в Петербург, где ему предстояло стать видным общественным и государственным деятелем общероссийского масштаба.